Много развевается холодного, безнравственного по белу свету… Но как вспомнишь, что над нами всеми Бог, без воли Коего не падет волос с головы, что Он превосходит все неизмеримостью Своего милосердия.
Что одна молитва праведника может отвратить многое и спасти многое, что, наконец, Он – Высший Разум, превыше всех наших ежеминутно ошибающихся умозаключений, так станет вдруг ничтожно и низко все то, чем мы смущаемся! И видишь, что нужно человеку только молиться и благодарить. Молиться за всех, благодарить за все… Верьте, что Бог ничего нам не готовит в будущем, кроме благополучия и счастья. Источник их находится в собственном нашем сердце…
Ты жалуешься, что тебя никто не любит, но какое нам дело, любит ли нас кто или не любит? Наше дело, любим ли мы. Умеем ли мы любить. А платит ли нам кто за любовь любовью – это не наше дело, за это взыщет Бог… Любить мы должны всегда, и чем более в человеке дурных сторон, тем, может быть, еще более мы должны его любить. Потому что, если среди множества дурных его качеств находится хотя одно хорошее качество, можно ухватиться, как за доску, и спасти всего человека от потопления. Но это можно сделать только одной любовью, очищенной от всего пристрастного. Ибо если подлое чувство гнева хотя на время вознесется над этой любовью, то такая любовь уже бессильна и ничего не сделает…
Разве вся жизнь моя не стоит благодарности, разве небесные минуты тех радостей, которые я слышу, не вызывают благодарности, разве прекрасная жизнь тех прекрасных душ, с которыми встретилась душа моя, не вызывает благодарности? Разве в любви, сколько-нибудь отделившейся от чувственной любви, уже не слышится мелькнувший край Божественной одежды Христа? И сие высокое стремление, которым стремятся прекрасные души одна к другой, влюбленные в одни свои божественные качества, а не земные, не есть ли уже стремление ко Христу?..
Те, которых души уже загорелись такой любовью, сходятся сами между собой, ничего не требуя друг от друга, никаких не произнося клятв и уверений, чувствуя, что связь такая уже вечна и что рассориться они не могут, потому что все простится, и трудно было бы даже им и выдумать что-нибудь такое, чем бы один из них мог оскорбить другого.
Разве мы с вами давали какие-нибудь обещания друг другу, разве кто-нибудь из нас требовал от другого одинакового образа мыслей, мнений и тому подобное? Напротив, каждый из нас шел своей дорогой к тому же нашему Небесному Виновнику нашей жизни. А встретились мы потому, что шли к Нему. Но что тут говорить! Растет любовь сама собою и поглощает потом все наше бытие, и любится нам оттого, что любится.
Итак, не будем ничего обещать друг другу, а постараемся безмолвно исполнить все, что следует нам исполнить относительно друг друга, руководствуясь одной любовью к Богу, принимая ее как возложенный на нас закон. Ответа и наград будем ожидать от Бога, а не от себя, так что, если бы кто-нибудь из нас был неблагодарен, мы не должны даже и замечать этого…
Не смущайтесь, что могут нанести вам всякие неприятности жизни! Путь наш должен быть пред Богом, а не перед людьми. Если мы чисты, если правы пред Богом, кто может из людей опорочить нас, заклеймить пятном наше имя? А скорби? Где же человеку показать величие души, как не в минуты невзгод?
Под внутренней жизнью я понимаю ту жизнь, когда человек уже не живет своими впечатлениями, когда не идет отведывать уже известную ему жизнь, но когда сквозь все видит одну пристань и берег — Бога и во имя Его стремится и спешит употребить в дело данный Им же ему талант, а не зарыть его в землю, слыша, что не для своих удовольствий дана ему жизнь, что строже ее долг и что взыщется страшно с него, если он, углубясь вовнутрь себя, не вопросил себя и не узнал, какие в нем сокрыты стороны, полезные и нужные миру, и где его место, ибо нет ненужного звена в мире. А внешняя жизнь, само собой, есть противоположность внутренней, когда человек под влиянием страстных увлечений влечется без борьбы потоками жизни, когда нет внутри его центра, на который опершись мог бы он пересилить и самые страдания, и горе жизни. Внешняя жизнь – вне Бога, внутренняя жизнь – в Боге.
Человечество бежит опрометью, никто не стоит на месте. Но горе тем, кто, будучи поставлен стоять недвижно у огней истины, увлечется общим движением, хотя бы даже с тем, чтобы образумить тех, кто мчится. Хоровод этот кружится, кружится, а, наконец, может вдруг обратиться на место, где огни истины. Что ж если он не найдет на своих местах блюстителей и, если увидят, что святые огни пылают неполным светом? Не опровержением минутного, а утверждением вечного должны заниматься многие, которым Бог дал не общие всем дары. Человеку, рожденному с силами большими, следует, прежде чем сразиться с миром, глубоко воспитать себя. Если ж он будет живо принимать в себя все, что современно, он выйдет из состояния душевного спокойствия, без которого невозможно наше воспитание.
Из писем Николая Васильевича Гоголя
«Литературное приложение», 2008г.
Из книги «Монастырский благовестник. Том 2»
(78)