Каждая душа испытывает потребность высказаться; она не знает покоя, покуда не установит связи между своими внутренними силами и внешними образами.
Мальчик смотрел в открытое окно, и дивная красота неба и земли взывала к нему неотразимо. Наконец он не выдержал.
– Мама, – проговорил он, – я хочу быть поэтом! Скажи мне, как им сделаться.
И разумная мать ответила ему:
– Сын мой, чтобы сделаться поэтом, необходимо, прежде всего – искать идей, идей великих и высоких, которые, проникая в душу, вносили бы в нее и свет свой, и богатство. Иного пути не существует.
– Но, мама, где же искать подобных идей? – снова обратился к ней мальчик.
– Повсюду, сын мой: в лазури небес и по склонам гор, в чашечках цветов и по берегам рек, по бесплодной земле и в бушующем море.
И мальчик принялся искать. Он проводил целые часы среди природы: взирал на землю, вглядываясь в крупные и мелкие цветы, в роскошные папертники, в могучие деревья; бродил по берегам рек, прислушиваясь к разнообразным их голосам; пробирался в чащу лесов, внимая их загадочному шепоту; необъятное море напевало ему прекраснейшие песни; небо, то светлое в лучах солнца, то темное и унизанное звездами, попеременно улыбалось ему или внушало сознание непроницаемой тайны.
Когда в уме его накопилось достаточно идей, он стал писать, и написал стихи, переполненные изумительных образов, несоразмерных мыслей, странных слов и весьма неудачных сочетаний.
Стихи он представил своему учителю, но тот покачал головой.
– Вам следует изучить размеры и законы поэтического изложения, – сказал он, – читать разного рода поэмы, соблюдать правильность в слогах и ударениях, вдумываться в значение слов, выработать музыкальный и художественный стиль.
И юноша погрузился в изучение поэтов, вместе с тем упражняясь в различных размерах и подделываясь под прекраснейшие образцы. Таким путем он достиг постепенно удачных подражаний, приобрел навык культурных оборотов, проникся восхищением к классическому слогу.
Затем написал и собственную поэму, полную возвышенных идей, отражавшую ликование природы, изложенную в безупречной рифме, изящных и правильных выражениях. Поэма юноши была встречена громким одобрением, а учитель его объявил ее достойной стоять даже в рядах выдающихся произведений древности.
Однако юный поэт не был счастлив, ибо хотя, действительно, кое-что приобрел, однако не достиг того, чего искал. Захватив свою поэму, он направился к своему отцу и, представ пред ним, проговорил:
– Отец мой – не укажете ли вы мне, какая в моей поэме ошибка!
Взяв руку сына, отец взглянул ему в глаза с глубокой любовью человека, который боится огорчить, а – в то же время – решительно не в состоянии скрывать истину.
– Сын мой, – ответил он, – ошибка состоит в том, что ты написал прекрасное стихотворение, но отнюдь не поэму. Послушай меня, сын мой: здесь есть великие идеи и певучий стих, но великие идеи и певучий стих не составляют еще поэзии!
– Отец, так неужели мне никогда не сделаться поэтом?
– Отчего же нет, сын мой? Сделаться поэтом ты можешь, но тебе недостает одного существенного условия: твоя жизнь текла чересчур спокойно и мирно, беспечно и беззаботно, в полном удовлетворении мельчайших потребностей, вдали от тревог! – «Поэты воспитываются не так…» Когда родится поэт, горы сверкают дикими огнями, земля содрогается, и люди трепещут. Твоей жизни нужны бури, твоей душе – опыт страдания. Ты изучил мир книг и природы, но не познал еще мира человеческого.
Отправься путешествовать; наблюдай человеческую жизнь, с ее светлыми и темными сторонами; проследи рабочего, стоящего часами у отверстия раскаленной печи, среди неумолкаемого грохота машин; матроса, борющегося с рассвирепевшим океаном; присмотрись к тому, как люди трудятся и достигают, или трудятся и гибнут, или еще трудятся и быстро достигают первого успеха, более опасного, чем неудачи. Путь этот тяжел и печален, – но никто никогда не становился поэтом, не испытав сперва страданий и лишений и не понеся некоторых жертв.
И юноша пустился странствовать. Он проживал в неприглядных местах, принимал участие в необыкновенных предприятиях, подвергался опасности – на море и на суше, терпел нужду и в городах, и в дороге, присматривался к миру, вникал в его мысли и чувства, и за учение из книги человеческой жизни заплатил ценой жертв и лишений, отказа от покоя и удовольствий, утратой досугов.
Беспредельное сострадание овладело его душой, сливаясь в ней с гордым сознанием торжества, ибо наряду с голосами природы и поэтов он научился слышать также голоса человеческого мира; жаркое пламя разгоралось в его груди, новые силы притекали в его душу; он понимал, что приобрел возможность достигнуть истинного и прочного успеха.
Затем – снова написал поэму, соединявшую в себе и прекрасные мысли, и художественный стих, и пламенное вдохновение; поэма его вызвала подъем духа во всех, читавших ее, удовлетворяя тем, кто жаждал возвышенных идей, услаждая других, любивших стройность классицизма и правильность стиха, воодушевляя третьих, искавших картин близкой им трудовой или страдальческой жизни.
Один только поэт не находил удовлетворения. Он направился к праведному мужу, жившему в его родном краю и поучавшему народ, и сказал ему:
– Моей поэмой восхищаются все; ею довольны мои родители; мною гордятся на моей родине; однако сам я не чувствую себя ни удовлетворенным, ни счастливым.
– Сын мой, – ответил праведник, – этому я нисколько не дивлюсь: сделанное тобою прекрасно, однако ты мог бы достигнуть лучшего; ты написал прекрасную поэму, однако – не сделался еще поэтом.
– Не сделался поэтом! Хотя и написал поэму! И хотя газеты прославили её, как полную неподдельного чувства и истинного поэтического чутья!..
– Все это верно, сын мой, и поэма твоя, действительно хороша, а между тем – ты не сделался еще поэтом. Заметь, ты не признаешь себя ни удовлетворенным, ни счастливым, а, следовательно, в чем-нибудь скрывается ошибка. Написав великую поэму и удовлетворив многих, ты не удовлетворил, однако, самого себя; а причину этого я тебе открою. Никто не становился великим и не выполнял чего-либо, действительно, совершенного, пока не забывал себя для чего-нибудь другого; и ты потому только и тревожишься, и волнуешься, что до настоящей минуты, и даже в последней твоей поэме, еще не высказывался миру вполне; иными словами, ты до настоящей минуты никогда еще всецело не забывал себя.
– О, уверяю тебя, что я забывал себя совершенно для своей поэмы; что, занимаясь ею, жертвовал отдыхом и друзьями, что отдавался ей совершенно, что целыми месяцами ни о чем другом не думал.
– Совершенно верно: и поскольку ты так поступал, ты достиг успеха. В конце каждого успеха лежит некоторая жертва; способность высказаться вполне соразмерна способности жертвовать собой, но ты не приносил еще совершенной жертвы. Не о себе ли ты думал во время своего странствования, о приобретаемой тобой силе, о развивающихся в тебе способностях, о накопляемом для твоей поэмы материале? Не мысль ли о поэме занимала тебя! Не читал ли ты или наблюдал, или трудился единственно ради поэмы? Может ли быть совершенной жертва, принесенная ради самого себя, или ради хвалы и славы, связанных с достигнутым успехом!
Юноша задумался, затем проговорил:
– Но что же мне делать? Я хотел бы быть поэтом не меньше прежнего, но более великим поэтом!
На это угодник Божий ответил:
– «Недостаточно жертвовать тем, что имеешь, – сказал святой Иоанн Златоуст, – жертвовать следует самим собой!»
– Но каким же образом?
– Каким образом? – повторил праведник. – Я – человек простой, живущий здесь, в глубоком захолустье; ты объездил свет; неужели же тебе не приходилось видеть ни скорби, ни страдания, ни зла, которые возбуждали в тебе гнев или жалость, внушали тебе стремление заступиться и помочь?
– О, я положительно не в состоянии жить в каком-нибудь мрачном городе вдали от красоты природы и поэтических картин. Тогда пришлось бы пожертвовать и самой поэзией, а поэзия – моя жизнь, моя душа.
Но старец прошептал тихо и кротко:
«Недостаточно жертвовать тем, что имеешь; жертвовать следует самим собой».
– Да, ты прав, безусловно, прав! – воскликнул молодой человек. – Бормотать стихи, как бы прекрасны они ни были, покуда мир томится и человек требует помощи, – глубочайший эгоизм! Пусть книга моя останется здесь; а я пойду к скорбящим и нуждающимся, чтобы работать среди них.
Юноша выполнил свое намерение: он работал, помогал, изобретал, в то же время – не переставая писать поэмы или, вернее, не будучи в силах от этого удержаться; писал от полноты сердца, побуждаемый преизбытком любви; поэмы его были необыкновенно хороши; и когда праведный муж прочел их, он воскликнул:
– Теперь он стал, действительно, поэтом!
Он работал среди грустящих и трудящихся до самой смерти; и когда он скончался, бедняки с грустью провожали его до самой могилы, тихо шепча между собой:
– Говорят, что он был поэтом; но мы знаем это сами, хотя поэм его не читали; ибо в наших глазах вся жизнь его была, действительно, прекраснейшей и величайшей поэмой.
Журнал «Русский паломник» №30, 1912 г.
«Литературное приложение» № 1, 2018 г.
Из книги «Монастырский благовестник. Том 4»
(77)